Сектант - Страница 46

И почему так трясет?

Сергей лежал на твердых досках, которые тряслись под ним с громким топотом.

Топотом?

Что-то влажное прошло по лицу, стирая запекшуюся кровь. Медленно, отрывая каждую присохшую ресницу, открылся правый глаз.

Ярко-голубое… Небо…

Я лежу (пришла в несчастную голову мысль) на спине…

– Тпппру! Ня нясись, шаленая!

Лошадь… Лошадь… Телега… Я лежу в телеге… Меня везут… Кто? Куда?

Сергей попытался приподняться и охнул от боли.

– Ляжи, ляжи, Сярежа. – В узкий участок реальности, видимый полуоткрытым глазом, вплыло лицо Никитича. Под глазом пасечника на пол-лица расплылся огромный красно-черный кровоподтек.

Вспомнил… Белогвардейцы… Избили…

– Никитич… – прошептал Сергей. – Тебя… тоже…

– Да. – Несмотря на пострадавшее лицо, Никитич был вполне доволен жизнью. – А хорошо ты ногу-то Ягору поврядил.

– Какому… Егору…

– Да казацку бывшаму, тому, цто этих шалапутов прявел.

Сергей вспомнил. Блестящий сапог, отчаянный рывок, крик…

– Что… нога…

– Да сломал ты яму ногу. В суставе вывярнул. Долго яму тяперь гопака не плясать.

Зачем мне вообще эта нога понадобилась?

– Почему… не… убили…

– Если правду говорить, они ряшили, что убили. Ты уже и дышать поцти пярестал.

Зачем мне понадобилась эта нога?

– Куда… едем…

– А в Загорки. К Алене тябя отвязу. Сильно тябе пряшлось, не справлюсь я с лецобой. Да и ня нужно тябе быть в доме, если они вдруг нагрянут. В Загорках – волисполком, там все вооруженные, да и мужиков в дяревне много. Туда ня сунутся…

Сергей прикрыл глаза. Глаз.

В голове поселились и боролись друг с другом две мысли.

Первая ругала Сергея за то, что тот напал на Хриплого. «Что изменилось? Вот что? Или ты думал, что сумеешь свалить его и прикончить? Избитый? Несмотря на еще троих? Зачем? Вот зачем ты это сделал? Хриплый уже перестал тебя бить, подождал бы немного, он бы и вовсе ушел. Зачем тебе понадобилась эта нога?

Вторая мысль вселяла странную, дурацкую гордость за свой поступок. Ведь разумом можно понять, что действительно ничего не изменилось бы, если бы Сергей не напал на Хриплого. Справиться с ним Сергей бы не смог, скорее всего, его бы просто пристрелили. Толку в нападении не было никакого. Абсолютно. Но Сергей все равно, стыдясь, в глубине души гордился своим поступком.

* * *

Телега заскрипела, разворачиваясь. Сергей очнулся. Дорога до Загорок совершенно выпала из памяти. А он был в Загорках.

– Куда, ну куда вы яго привязли?! – возмущалась Алена, смутно различимая сквозь туман, который затягивал поле зрения.

– Алена, куда нам яго вязти? – слышался сквозь шум в ушах голос Никитича.

– Куда угодно! Зацем мне мертвяки в доме?

– Алена, побойся Бога. Он яще ня умер.

– То-то цто яще! А помрет, цто мне с ним делать?

– Алена! Не помрет! В жизни не поверю, чтобы у тябя целовек помер.

– Ох, дядя Анисим… Ня будь ты братом мояго папы…

– Заноси!

Сергея подняли и понесли.

Небо… Небо… Дверь… Потолок…

В спину уперлись доски лавки.

Он, избитый до полусмерти белогвардейцами, в доме у колдуньи – четырнадцатилетней девчонки. В параллельной истории, где Сталин не пришел к власти.

Может, это все бред?

Глаз раскрылся окончательно. Насколько позволила распухшая бровь. В поле зрения на фоне низкого потолка вплыло лицо. С фингалом и бородой.

Никитич.

– Слышишь, Сярежа. – Лицо исчезло, Никитич присел на лавку. – Ты, когда у тябя будут спрашивать, кто тябя избил, не говори, цто раньше их видел. Скажи, цто незнакомые люди прицапились. Про них все говори, как есть, внешность, одежду, только не вспоминай про раньшее. Хорошо? Ня хоцу, цтобы ко мне приставали, какие такие у меня дяла с бяляками. С гэпэу знакомство сводить совсем даже ня хоцется…

– А… – сформулировать вопрос Сергею помешало странное гудение, как будто за стенкой кто-то работает с перфоратором.

Лицо Никитича возникло опять. Взгляд был таким, что даже огромный синяк не делал лицо смешным.

– А насцет Андрюхи ня пяряживай. Заигрался, поганец… Прядупреждали яго… Сам виноват…

Пасечник опять исчез. Только на этот раз – в дымке, которая заволокла потолок. Или это только кажется? Шум усилился, сквозь гудение послышались слова колдуньи:

– Дядя Анисим! Отойди от няго, ня видишь, он цуть жив. Пойди луцше сюда, я тябе синяк полецу. Цто за лето, каждую няделю побитые приходят!

Шум превратился в рев и выключился. Сергей потерял сознание.

* * *

– Привет, Вышинский. – Павел Поводень, председатель Загорского волисполкома, смотрел на Сергея недобро, видимо все-таки подозревая скрытые польские корни.

– Добрый день, товарищ Поводень. – Сергей, прихрамывая, подошел к крыльцу и опустился на лавочку. – Данила на месте?

– Да нет, – буркнул Павел, – на танцы пошел.

Отбросил окурок и ушел внутрь.

Ясно.

Сергей проводил взглядом падающий окурок. Курить хотелось страшно, но подлая Алена наотрез отказалась разрешать ему курить. Ладно, хоть выходить разрешает, иначе Сергей давно бы уже взвыл.

* * *

Первые дней пять пребывания в доме у колдуньи – настоящей, живой колдуньи – у Сергея восторга не вызывали. Потому что в эти ему не мила была даже сама жизнь.

Болезнь – всегда неприятно.

Эти дни запомнились головной болью и тошнотой, мокрыми компрессами и горьким травяным питьем (отчаянно пахнущим валерьянкой), прохладными мазями, которыми он был обмазан почти весь.

И шепот…

Что бы с ним ни делала Алена, все сопровождалось постоянным шептанием заговоров. Иногда Сергею казалось, что тихие звуки заклинаний постоянно звучат у него в ушах, даже тогда, когда Алены не было поблизости.